Иеромонах Петр (БОРОДУЛИН): «Монашество – это счастье. Но это и крест»

С иеромонахом Петром (Бородулиным) мы познакомились в теперь уже далекие студенческие годы, когда он еще не был иеромонахом Петром, а был обычным студентом романо-германского отделения филфака Саратовского университета Павлом Бородулиным. Я тогда училась на русском отделении филфака, по учебе мы пересекались мало; в университете у нас оказались общие друзья, которые и познакомили нас. Павел неплохо учился и в перспективе мог стать переводчиком или просто хорошо устроиться на работу по специальности. Но он поступил совсем по-другому: неожиданно для всех принял монашеский постриг. Сейчас он батюшка, уже 12 лет как живет в саратовском Свято-Никольском монастыре, совершает службы, исповедует прихожан. Мы спросили у отца Петра, как сформировалось в нем желание принять монашество и что стало поводом для такого выбора. (В статье мы с о. Петром обращаемся друг к другу на «ты», поскольку давно знакомы).

ЕСЛИ БЫ ЛЮДИ ЗНАЛИ…
 
  – Для многих светских людей монах – это своего рода неопознанный объект с туманными мотивами и неясными перспективами. Людям бывает совершенно непонятно, ради чего человек отказывается от мира, удовольствий, от возможности иметь детей, наконец?
  – В одном патерике я однажды прочитал примерно следующее: «Если бы люди знали, какое это блаженство – быть монахом, и какое блаженство ждёт монаха, если он будет достоин Царства Небесного, то все пошли бы в монахи. Но если бы люди знали, какая духовная брань, какие искушения и скорби ждут монаха – не пошёл бы никто…». Монашество – это счастье, но это и крест. Да это часто можно сказать и о том, с чем имеешь дело, живя в миру: о работе, детях, семье. В жизни радости и горести всегда идут бок о бок.
  – И люди принимают на себя монашеский крест именно потому, что Господь дает им почувствовать эту радость?
  – Совершенно верно. Если Господь не откроет человеку, какое это счастье – пребывать с Ним, человек никогда не пойдёт на то, чтобы взвалить на себя тяжёлый монашеский крест. У нас в монастыре иногда совершаются монашеские постриги, и мы, братия монастыря, всегда присутствуем на них. И когда архиерей, постригая волосы на голове ставленника, называет его монашеское имя, у меня возникает такое чувство, какое, наверное, испытывают родители и родственники новорожденного младенца. Как будто я явился свидетелем чуда! Радость! Ликование! «Ура-аааа! Новый монах появился на свет!  Нашего полку прибыло!..». И я думаю, что не только у меня одного, а и у всех присутствующих монахов бывает такое же чувство радости в сердце. Да и у самого новопостриженного сердце переполняется радостью. Я думаю, что иначе как небесной эту радость назвать никак нельзя. А ещё я знаю, знаю на собственном опыте, что монаху в этот момент даётся почувствовать ту радость и то блаженство, которые чувствуют Ангелы в Царстве Небесном. На постригах мы все стоим как будто на Небесах. Монашеский постриг – это рождение ангела. Монашество – это на самом деле ангельский чин…
  А вот другая сторона медали. Сразу после пострига архиерей всегда говорит напутственное слово новопостриженному монаху. И вот однажды, после пострига одного нашего собрата, он сказал ему следующее: «Ты сейчас не знаешь даже сотой части тех искушений и скорбей, которые тебя ожидают…». Я, помню, подумал тогда: «Вот это обрадовал Владыка брата Германа...».
  Но ведь так оно и бывает на самом деле. Господь не сразу «нагружает» монаха всеми теми скорбями, которые его ожидают, а с течением времени и по мере его духовного возрастания, крепчания. Чтобы монах мог их выдержать. А ещё для того Господь так поступает, чтобы монах, почувствовав всю тяжесть монашеского креста, не ужаснулся, не впал в уныние и не пожалел о своем выборе. Потому что в тот момент он, действительно, не был бы готов понести скорби в полном объёме.
 
«СВИДЕТЕЛЬ» ИЕГОВЫ
 
  – Всегда ли ты был верующим и, если нет, когда и как пришел к вере?
  – У меня в Вольске, когда я ещё учился в университете в Саратове, а на выходные приезжал домой, к матери, был друг. Он был иеговистом, а я атеистом. Я тогда в верах не разбирался. Для меня что православный, что иеговист – всё одно было: попы, все эти разговоры о Боге... У него была задача, поставленная перед ним руководством секты, – проповедовать определённое количество часов в день. И вот он «нарабатывал» со мной эти часы во время наших встреч и прогулок по лесу. О чём бы я с ним ни начинал говорить, он всё время сводил наш разговор к теме о Боге. Поначалу было интересно. Но однажды мне надоела его навязчивость, и я сказал ему: «Что ты пристал ко мне со своим Богом? Не нужен мне твой Бог. У меня всё есть: я сыт, обут, одет. Крыша над головой у меня есть. И образование тоже неплохое светит. Отстань от меня со своим Богом». Он дал мне почитать книгу, которая называлась: «Жизнь – как она возникла: путём эволюции или путём сотворения». Она содержала в себе весьма веские аргументы, развенчивающие теорию эволюции и утверждающие теорию сотворения мира Творцом. И это было моим первым шагом к вере: признание существования над нами Бога как Творца всего существующего. Но всё равно это оставалось на уровне идеи, на уровне ума. Эта книга не привела меня в храм. Знаешь, когда я пришёл в храм?
  – ?
  – Когда лишился всего того, на что так сильно уповал и чем хвастался перед другом. Я тогда бросил университет, поссорился с матерью и братом, лишился большинства друзей. И в какой-то момент почувствовал себя словно выброшенным из колеи.
  Университет я бросил потому, что не нашел в нем того, что бессознательно искал. Меня всегда в жизни, начиная с юношеского возраста, сопровождало неуёмное стремление найти что-то необычное, высокое, прекрасное, какой-то высший смысл. Я искал в жизни идеал, пример идеального человека. Я искал то, чего не находил в обычной жизни. И сначала, как ни глупо это звучит, для меня таким идеалом были иностранцы. Я думал, что это люди особенные: такие, знаешь, суперлюди. Но они, конечно же, оказались людьми самыми обыкновенными. Какое горькое разочарование меня тогда постигло...
  После этого крушения ничто в жизни меня уже не привлекало: ни учёба, ни работа, ни возможность создать семью... С друзьями мы иногда говорили о Боге, но это было просто интересной темой, не более. А тут, после отчисления из университета, на меня такое уныние навалилось... Пойду, думаю, в церковь, поставлю свечку. Может быть, Бог поможет. Пошёл... Поставил… Ничего особенного тогда не произошло. Но я тогда РЕАЛЬНО ощутил облегчение, которое мне было так необходимо. Тяжесть проблем отступила. И я потом сходил в храм ещё, и ещё... Потом впервые исповедовался и причастился…
 
ЖИЗНЬ ТАКАЯ – ХОТЬ В МОНАСТЫРЬ!
 
  – Но ведь ты пришел в монастырь не потому, что получил облегчение от посещения храма?..
  – Незадолго до всего этого я натолкнулся на статью «Беседа Преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым о цели христианской жизни», которая не понятно каким образом оказалась в книге по оздоровлению организма (!), которым – оздоровлением то есть – я тогда увлекался. Когда я дошёл до того места, где преподобный Серафим объяснял Мотовилову каждое из проявлений Святого Духа, которые последний ощутил тогда на себе, на меня вдруг как будто озарение снизошло, аж мурашки пошли по коже... А в уме возникла отчётливая мысль: вот То, что я ищу...
  – Да, беседы с Мотовиловым в книге по оздоровлению – это сильно…
  – Со мной в одной комнате в общаге жил парень, неформал. Однажды он путешествовал автостопом по Сибири и ночью попросился ночевать в какой-то женский монастырь. Его туда не пустили (ясное дело), и он был очень зол на монахинь. И тут вдруг он говорит, что и в Саратове есть монастыри. Я опешил – как это? Мне всегда казалось, что монастыри бывают где-то далеко от городов, в лесах, трущобах...
  Я понял, что надо что-то решать. Долго мучился и, наконец, в один прекрасный день решил пойти за советом к батюшке. Пришёл в храм «Утоли моя печали», попросил позвать мне священника. Им оказался отец Владислав Фролов, который сейчас служит в Казанском храме в Улешах. Я пожаловался ему на свою горькую судьбу. Сказал: «Жизнь такая, батюшка, что хоть в монастырь иди». А он мне и говорит: «Ну вот и иди в монастырь! Игумен Мануил сейчас послушников себе набирает. Только в монастыре жить – это тебе не семечки грызть (перед разговором с батюшкой я грыз семечки, и, видимо, от меня ими пахло)». Так я оказался в Свято-Никольском монастыре.
  – Чем запомнилась первая исповедь?
  – Тем, что я, не назвав ни одного греха, был допущен к Причастию.
  – ???
  – Я приготовил список грехов, с тем чтобы их назвать. Священник прочитал молитвы, что-то спросил, и все исповедники разошлись. Я в недоумении подошёл к батюшке и сказал: «Я хотел грехи назвать...». А он мне, с недовольством махнув рукой: «Я вам всё уже отпустил». Ну я и пошёл на Причастие. Видимо, священник перечислил грехи, спросил у исповедников, каются ли они, и прочитал одну на всех разрешительную молитву. Такой вот добрый батюшка. Прямо Иоанн Кронштадтский…
 
«НОСИЛ НА РУКАХ, КАК РЕБЕНОЧКА…»
 
  – Твои первые впечатления от монастыря?
  – Это рай на земле… Все мне представлялись святыми, даже матушки, которые пели на клиросе. Поначалу было очень легко: Господь на руках носил, как маленького ребёночка. Трудно стало потом, когда Господь дал понять, что время авансов прошло: пора учиться ходить самому…
  – А что значит «носил на руках»? В чем это проявлялось?
  – Я чувствовал такую любовь Бога к себе, как будто вернулся, наконец, в родной дом. А потом стал замечать свои страсти, осознал, как глубоко они проросли в сердце. Понял, насколько я немощен без Божией помощи. Меня стали ранить другие люди, и во мне самом с особой силой стали проявляться недостатки, чего раньше не было. Пришло время борьбы…
  – Но ведь в монастыре люди не должны друг друга ранить…
  – У каждого человека есть недостатки, страсти. Рано или поздно недостатки других людей начинают задевать тебя, уязвлять твоё самолюбие, гордость. А твои недостатки ранят других, причиняют им боль. Этому-то мы здесь и учимся: как не ранить людей, как терпеть их и любить. Если ты решил нести брата как свой крест, примирился с необходимостью принять его и терпеть, ты победил с Божией помощью своего ветхого, страстного человека.
  – А можно узнать подробности этой борьбы?
  – Какие именно подробности тебя интересуют? Как порой вскипало сердце от обиды и злости? Бывало и такое. Но помогала молитва, учился на своих ошибках. Учился распознавать козни врага, готовиться к ним заранее. У каждого это сугубо индивидуальный опыт. Все зависит, во-первых, от того, какие люди тебя окружают; а во-вторых, от того, какие страсти в тебе живут. Это как в борьбе или боксе. Только здесь твой соперник – невидимый бес, прекрасно разбирающийся в твоих страстях и слабостях.
  – Чем искушения в монастыре отличаются от искушений в обычной жизни?
  – Тем, что они более изощрённые, более интенсивные и продолжительные. Если искушения в миру по интенсивности можно сравнить с палящим солнцем, то в монастыре это – плавильная печь…
  – Ужас как страшно…   
  – Но не забывай про охраняющую тебя благодать Божию. Если, конечно, ты радеешь о её стяжании. 
  – Когда принимаешь постриг, нет ли страха, что оставляешь то, к чему уже нет возврата?
  – Да, враг смущает подобными страхами, но помогает чувство уверенности, что ты приобретаешь несравненно большее, чем всё, что в мире. Ты становишься ближе к Богу (монашество – ангельский чин!), Который любит тебя и Которого любишь ты.
  – А после пострига нет сомнений: а вдруг ты ошибся, и это не твой путь?
   – Сомнения возникали гораздо позже, опять-таки по вражьему действию, в виде помыслов. Когда «трещали кости» под тяжестью искушений. Когда впадал в уныние, оставлял борьбу и жил нерадиво. Тогда начинал малодушничать, а враг – тут как тут. Нет, это мой путь, но чтобы на нём удержаться, необходима постоянная борьба с самим собой и с врагом-дьяволом.
 
«ЭТО БЫЛО БЫ МУЧЕНИЕМ…»
 
  – Человеку нецерковному порой кажется, что монах – это неудачник, который, вместо того чтобы прилагать усилия и строить свою жизнь, уходит от проблем в монастырь…
  – Впечатление о монахе как о неудачнике может сложиться, действительно, только у человека нецерковного. Не понимая, почему люди уходят в монастырь, он готов всех монахов – и прошлого, и настоящего – записать в неудачники. Прежде чем «прилагать усилия и строить свою жизнь», я хотел найти своё место в этой жизни, как и любой здравомыслящий человек. И теперь, когда я его нашёл, я «прилагаю усилия и строю свою жизнь». Можно ли считать неудачником того, кто, ища своё место в жизни, оставил, как не подходящее ему, одно, другое, третье и, наконец, нашёл то, что искал? Я мог бы жить в миру как обычный человек, но не желал, не лежало сердце. Для меня это было бы мучением. Впрочем, некоторые в этом моем нежелании видят якобы неспособность. Я их не осуждаю. Просто сознание многих людей не вмещает причины ухода других в монастырь, и они придумывают этому свои объяснения, причём, естественно, выгодные, удобные для себя и невыгодные, выставляющие непривлекательными ушедших из мира в монастырь. Да и как я смогу объяснить или описать людям то, ради чего ушел из мира, если они сами ещё не почувствовали этого?
  – Так кто же такие монахи, и что такое монашество?
  – Монахи – это возлюбленные дети Господни. А монашество – это искусство из искусств. Искусство любви к Богу и ближнему. Оно же и бескровное мученичество, уподобляющее нас Христу…

Подпишитесь на наши каналы в Telegram и Яндекс.Дзен: заходите - будет интересно