Свояки едут на Майдан

"Поезд "Саратов-Майдан" отправляется со второго пути через 15 минут, для саратовских общественников уточняем – третьи рельсы от перрона", – объявил прокуренный женский голос из репродукторов, установленных по периметру вокзала областного центра. В этот момент в здание вошли двое – как позже узнает читатель, почти родственники, по-русски называемые свояками, и оба считающие себя лидерами "общественного мнения". Это Леха благословил братков на вояж и даже помахал им платком вслед.

Первый сынку – обладатель бакенбард и презрительной улыбки Сережка Вилко (а-ля– Майдан; он же Капустян, он же Фок). Второй – долговязый и худой, как узник Абу Грейба, паренек: смутный возраст, но вполне определенные взгляды – арабский платок плотно прикрывал тонкую шею, на куртке сверкал профиль Мао, а в голове, как проститутки в канкане, вертелись крамольные мыслишки. "Какой же паспорт взять мне в дорогу?" – озираясь по сторонам, вслух размышлял он. – Антон Морван… Ираклий Кириселидзе… Антон Схивия".  Путешествовать под своим именем, состоять в политических сектах,  как и описывать чужие слухи и персональные галлюцинации в памфлетах, он не любит – дорожит фамилией и слишком хорошо знает цену собственной биографии.

"Вы чего тут встали?" – строго спросил бравый полицейский. – Ваши документы?". Маоист сгорбился, протянул паспорт и тихо промямлил: "Антуан-Патрисия Томович Кас".

"Тоже мне Мария-Антуанетта, – подумал страж порядка. Второй свояк, скорчив гримасу отвращения, громко, с бандерштадским акцентом ответил: "Вилко!".  

"Что-то лица мне ваши знакомы, уж не вы ли…" – не успел офицер закончить мысль, как к нему подошел старшой по званию: "Давай, пробьем их по базе", – молвил начальник. Оба полисмена спешно удалились вместе с паспортами. Вилко смачно и так, чтобы все видели, сплюнул через плечо, а Кас, закручинивси, начал цедить сквозь зубы: "За что? Почему? Я не я.  Я ведь давно не…". И тут на него девятым валом нахлынули воспоминания.

Когда-то, на заре нулевых, молодой Антуан-Патрисия был активистом "Межпланетной коммунистической партии большевиков" – маргинальной группки сталинистов, вскормленных энергией Нины Андреевой и личными жизненными неудачами новообращенных. Золотое было время – сочное и сладкое, как дым марихуаны. Антуан-Патрисия, а тогда просто Схивия, гордо ходил на митинги в статусе младшего партнера Павла Атомова (кликуха, очевидно). Паша был для Антуана-Патрисии непререкаемым авторитетом, революционным вожаком, снабжавшим школьников и студентов-первокурсников книгами за авторством Сталина. "Сталин, Берия, ГУЛАГ!" – истошно повизгивая, скандировал Схивия на малочисленных митингах, собственным примером подтверждая силу атомовской пропаганды. Хождения по акциям Антуан-Патрисия совмещал с эпизодической учебой в дорожно-заборном колледже и еще одним интересным занятием (это про таких в песне поется: "И кое-что, кстати, тоже могли...").

Теперь, по прошествии многих лет, его свояк в интервью Светке Курицыной (амплуа журналистки Хрусталиковой; да-да, эта та самая, которая по-доброму сначала коллег, оказавшихся подшофе, фотографирует, а потом "ОМ" эти снимки публикует) сладострастно повествует: "Антуану-Патрисии при задержании подкинули героин, воспользовавшись помощью внедренного в организацию за несколько лет до этого провокатора спецслужб".

Что ж, про грязную историю с героином прочитать можно на сайте ненавистного буржуя  (слава Светке!), но о марихуане свояки упорно помалкивают, как будто речь идет не о рядовом обвинительном приговоре Волжского райсуда, а о чем-то постыдно-интимном…    

– Вот это да, Санек, удача, ты посмотри, какие фрукты нам попались! – похлопал напарника по плечу полисмен, постукивая по столу паспортами и вглядываясь в экран монитора. – Тут ведь целый букет: этот, с французским именем, так вообще сидел.

– Да ну на… С виду – обычный неформал, за что? – удивился младший по званию.

– Читаю: 03.02.2004 года арестован по обвинению в совершении преступления (дело №54252), предусмотренного статьей 228 УК РФ "Незаконные приобретение, хранение, перевозка наркотических средств…". Полтора месяца провел в СИЗО, а потом, 17.03.2004 года, осужден Волжским районным судом к шести месяцам колонии-поселения.

– Где сидел?

– Да, в Усть-Золихе, в Красноармейском районе, туда обычно наркоманов отправляют…

–  И все?!

– Да, по мелочи. Нарушил правила организации митинга. Маоистом себе кличет.

– А второй?

– Свояк свояка видит издалека. Троцкист, тоже спец по наркотикам. В августе 2009-го хулиганил, в октябре того же года нарушал правила благоустройства, потом опять хулиганил, несколько раз привлекался за нарушения закона о митингах. 

– Из активистов?

– Был нацистом, теперь в коммунисты перекрасился…

Полицейские раскраснелись от удовольствия – решили ездоков задержать, ведь "не каждая птица долетит до середины Днепра", а также доложить о случившемся в специализированный центр ГУ МВД.

"Звони, не теряйся!" – призвал старшой. Какого же было их удивление, когда человек при погонах из того самого центра приказал по телефону: "Отпустить, все они под контролем, а с Патрисией Кас особенно побережнее давайте!".

Понимая всю безвыходность своего положения, стражи порядка направились к Антуану-Патрисии и Сережке: "Вот ваши документы, езжайте!" Свояки презрительно посмотрели на полицейских и в качестве унижающего жеста предъявили удостоверения "лидеров "общественного мнения".   

В плацкартном вагоне нашим наполеончикам было тесно – бравые хлопцы из украинской общины не могли взять в толк, зачем этим "саратовским москалям" до Майдану понадобилося. Неистовствовали, не стесняясь в выражениях: "Что вам Киив, тильки для сэбе, а вы лучше и дальше здесь гомосеков защищайте, там вас не требо!". Свояки на "гомосеков" не реагировали. Кас веселья ради взял в дорогу памятку министра правды, повествующую о том, как надо информировать граждан о борьбе с наркотрафиком в СМИ. Вилко, расположившись на верхней полке, в сотый раз упоенно перечитывал автобиографию и в сотый раз вносил правки в эту писанину. Поезд крякнул, откашлялся и тронулся в путь. "Зека геть!" – заголосили западенцы.  

"Когда в 2001-м – начале 2002-го я был еще достаточно нежного возраста нацистом, драк по большому счету не было. Либо толпой кого-то избивали мы, либо метелили нас, чаще всего гопники… – читал про себя Сережка, кусая губы от удовольствия. – Пару раз такое недоброе утро наступало для меня на одном из городских газонов. Позднее, наладив половую жизнь, я резко охладел к национальным и расовым ценностям, зато заинтересовался левыми идеями… Когда в алкогольное озеро извергается адреналин, серое вещество вашего мозга вспенивается, как сливки. Первое побуждение – метнуть свою голову в толпу неприятеля, как тротиловую шашку. Страх и ненависть становится каким-то единым породистым чувством. Врагов воспринимаешь как марсиан, безличных, с чуждыми мыслями и переживаниями… Убивали в тех драках еще с тех пор, как кое-кто из тех нацистов, с кем я по молодости знался, в 2002 году размозжили голову прохожему казаху.  Некоторые  из участников того августовского убийства оказался позже среди антифашистов…".

Особый нарциссический экстаз Сережа всегда испытывал, когда пересказывал в разных вариациях историю, произошедшую с ним шесть лет назад. Цитату из автобиографии он  подчеркивал так, как будто это и была для него революция: "Это случилось у аптеки "Практик" 5 июля 2007 года. Зашел домой впервые за 2-3 недели, дома тогда не жил. Потом вышел на улицу, увидел человека в камуфляже. Они пошли мне наперерез, ничего не сказали, положили на землю, надели наручники и на голову – тряпку. Подъехали опера, я все время лежал на земле, порядка 10 минут… Меня стали обыскивать, и среди моих вещей почему-то оказался револьвер".

Как тут написать лучше, размышлял Вилко: "подбросили", "подкинули" или "это была провокация"? Он должен быть благодарен саратовской прессе, которая его поддержала в трудную минуту, но это в текст автобиографии не вошло. "Меня освободили благодаря московским товарищам", – утвердил он формулировку.

В дороге свояки славили Лешку. Им нравилось, что он умеет эксплуатировать чужую ненависть к миру и периодически разрешает выплеснуть собственные фекалии на окружающих. Список этих окружающих постоянно меняется (в зависимости от расположения к Лехе), так что с фекалиями надо быть осторожнее, можно и не в того попасть. Бывали такие случаи, когда ради "борьбы с буржуями и капиталистами" (а именно такова их картина мира) чересчур разбрасывались. В итоге получали за это крепко, а Лехе, которому не в первой трудиться ассенизатором средства массовой канализации, приходилось подчищать за своими сынами. "Чем я вас и породил, тем вас я и уберу, – любил повторять Леха. – Невдомек вам, недоделанным, что один троцкист – рабочая партия, два троцкиста – Интернационал, три – раскол".

Свояков как-то уже обвиняли в "сочинительстве небылиц": дескать, "лидеры общественного мнения" только и делают, что нанизывают околесицу на свои идеологические конструкции и выдают это за факты, а журналистику превращают в служанку собственных заблуждений, зависти и корысти. В ответ обвиняемые лишь подтверждали эти слова, считая такое восприятие профессии не только уместным, но и единственно верным. Понятно, что в этой системе ценностей любой разговор о цензе на безупречность невозможен…

Через два дня свояки рвали глотки на Майдане – призывали щирых украинцев присоединиться к маоистам и вместе вершить революцию. Для разогрева распевали песню "Ох, Леха, Леха, тебе без нас там плохо!". Вспоминалось, что недавно собирались на троих: "два хохла – три гетмана" и строчили в тепле "письма турецкому султану"...

В воздухе вновь запахло чем-то сладким и незаконным. "Общественное мнение" на время осиротело без своих лидеров...

В награду за помощь западенцам я вручил бы своякам персональный гарбуз, на котором были вырезаны слова Мао: "Думай, не думай – императором не станешь".

Подпишитесь на наши каналы в Telegram и Яндекс.Дзен: заходите - будет интересно