"Комплекс Хемингуэя"

У Александра Розенбаума есть несомненное достоинство: между тем, о чем он поет и что собой представляет, нет никакого разрыва. В его творчестве и в его стоянии на сцене нет фальши: все свои песни он пережил и в каком-то смысле ими переболел. За эту редкую по нынешним временам подлинность зрители его и любят. И любовь эта преданная: уж сколько лет Розенбаум выступает в Саратове, а на его концертах по-прежнему яблоку негде упасть.

Так было и в прошлую субботу в Театре опера и балета, который оказался весь заполнен зрителями. Чтобы разместить всех желающих, организаторам даже пришлось ставить в партер дополнительные стулья. Как уже сообщал наш холдинг, после концерта Александр Розенбаум встретился с саратовскими афганцами. Встреча была приурочена 25-летию вывода советских войск из Афганистана. Было сказано много теплых слов, афганцы признавались Розенбауму в любви, благодарили за поддержку творчеством. А он благодарил их за то, что они есть. После беседы певец дал ИА "Взгляд-инфо" интервью. Речь зашла об Афганистане, о патриотизме и об отношении общества и власти к участникам той тяжелой и во всех смыслах изнурительной войны.

– Александр Яковлевич, как вам встреча?

– Для меня встреча с ветеранами Афганистана – это встреча с друзьями, с братьями, потому что во все времена люди войны – братья. Когда они возвращаются, у них очень теплые чувства друг к другу, всегда есть о чем поговорить и что вспомнить. Попереживать, посмеяться, поплакать.

– Вы неоднократно бывали в Афганистане в командировках. Какое у вас самое яркое впечатление от этих поездок?

– Вы не поверите: ощущение радости от тех отношений между людьми, которым я был свидетелем. Почему многие хотят обратно в Афганистан? Казалось бы: дико совершенно об этом даже говорить и думать, потому что никто не хочет убивать, стрелять и погибать. Так почему люди вспоминают о войне с особым чувством? Потому что они хотят вернуться к тем отношениям, которые складываются между боевыми товарищами в условиях войны – к отношениям порядочности, взаимовыручки, чести, верности. Я не идеализирую общество – и на войне встречаются поганые люди, но этих всегда видно. Плохое вообще на войне сразу видно. А между тем хорошего неизмеримо больше, потому что там жизнь зависит не только от тебя, но и от всех, кто тебя окружает.

Самое памятное из моих афганских командировок – это радость от встреч с замечательными людьми. Конечно, все остальное, сопутствующее войне, меня тоже не оставляет: горечь поражений, утрат. Но в первую очередь – это радость от встреч с замечательными ребятами, со многими из которых я поддерживаю отношения до сегодняшнего дня.

– Солдаты-срочники и профессиональные военные выполняли в Афгане свой долг. А почему вы туда поехали?

– Три причины руководили мною: во-первых, мне много писали люди оттуда, они хотели меня видеть. Они имели на это большее право, нежели отмазанные от армии дети, которые пили кофе в кофейнях. Партбилеты к красным стенам Кремля бросали очень немногие. А все остальные либо тихо помалкивали, либо ничего не знали. А там воевали мои люди: мои братья, мои сестры (там было много женщин). Много людей там было – наших, которые имели право на общение с искусством большее, нежели те, которые жили здесь тихой мирной жизнью. Это первое – чисто гражданский, профессиональный, если хотите, офицерский долг, потому что я офицер запаса. Второе, и это тоже нельзя снимать со счета: мы все мальчишки. И мне тоже всегда хотелось себя проверить в ситуациях такого рода. Я называю это "хемингуэевский комплекс", он присущ не всем. Но мне, наверное, присущ. И третье: я врач. И мое дело быть там, где людям плохо, где им больно, неудобно. Так что моя медицинская профессия тоже меня туда звала. Вот эти три мотива и были основными.

– Война ни для кого не остается без последствий. Какой отпечаток она наложила на вас?

– Я ни с кем не мог толком разговаривать полгода после войны, после первой командировки – особенно. Потом уже как-то стало потихоньку все укладываться в голове, а после первой командировки очень трудно было мне общаться здесь с людьми, которые меня окружали. Оказалось, что многого не понимал, что-то пришлось переоценить – ощущения были разные. И "Черный тюльпан" был написан тогда, в первой командировке, в Герате. И еще была одна ситуация: по возвращении мне сказали, что фраза "с водкой в стакане" – это недопустимо. Шла ведь еще антиалкогольная кампания горбачевская. Я ответил тому, кто мне это говорил, – ну, если вы не русский человек и не знаете обычая поминок, и не понимаете, как можно с гробами лететь и не бухнуть, чтобы тебе полегчало, тогда мне с вами не по пути… В общем, эту песню я оставил такой, как она была написана.

– Если бы обстоятельства потребовали, вы отправились бы в такую командировку снова?

– Я в Чечне четыре раза был, и в Таджикистане, и в Приднестровье был. Потому что стараюсь всегда быть там, где моим людям непросто. Это не значит, что я такой бесстрашный, не имеющий инстинкта самосохранения человек. Но чувство долга – оно пересиливает все это. На войне страшно, и я не верю ни одному человеку, который говорит, что ему ничего не страшно. Страшно бывает всем. Помогает все это превозмочь чувство долга. Если ты его имеешь, это чувство. Поэтому я бы не хотел никуда больше отправляться, я хотел бы, чтобы вокруг нас все было тихо и спокойно. Но если понадобится, то я еще в силах выполнить свой офицерский и гражданский долг и быть там, где нужен.

– Что бы вы пожелали ветеранам в преддверии круглой даты?

– Только здоровья. Правильного использования себя, востребованности, хороших родственников и друзей тем, кто покалечен, кто болен после Афгана. Чтобы всегда было, кому помочь – это самое главное. Нам уже немало лет. Солдатам-срочникам, которые там были и ушли оттуда в 21, уже, знаете ли, 46. А офицерам – и того больше. Мы все немолоды. Поэтому – здоровья нам всем желаю я. Больше ничего…

– Вы сказали о востребованности, а насколько с этим сегодня все в порядке? Нет ли у вас ощущения дефицита востребованности, благодарности и поддержки афганцам со стороны общества и власти?

– Поначалу был большой дефицит на все это. Знаете, когда приходит афганец на завод и, не дай Бог, он еще искалечен, директор завода смотрит на него и тут же вспоминает, что очередников на квартиру на этом заводе 500 человек, а ему еще надо будет дать жилье афганцу. И говорит – нет, не могу я вас взять на работу. А сколько гадостей эти люди выслушали в свой адрес в очередях?! Было все это, было… Сегодня меньше. Сегодня к афганцам относятся с неизмеримо большим пиететом, чем сразу после войны.

Знаете, дебилы есть везде, я на них внимания не обращаю. Те, кто не понимает элементарных вещей, – я с ними вообще не разговариваю. Наши ребята выполняли долг перед присягой. Не интернациональный долг – не будем о высокой политике – а перед присягой. Тебя послали, ты принял присягу, у тебя товарищ рядом. Так вот те, кто пытается оценивать их мужество, решая вопрос, правильной или неправильной была эта война, – они ничего не понимают. Меня этот вопрос вообще не интересует. Я знаю, что люди, которые там были, выполняли свой воинский долг под присягой, которую они давали Родине. Почему-то те, кто остался на гражданке, в то время не кричали, что это неправильно, и партбилетов к Кремлевской стене тогда никто не швырял, а сидели и молчали. Потому что, во-первых, сначала никто ничего не знал, а когда узнали, испугались.

Сегодня люди, которые прошли через Афганистан, в гораздо большем уважении, нежели в то время, когда они только оттуда пришли, и когда их действительно гнобили в обществе. Я это видел, знаю. И я сам принимал в свой адрес упреки: зачем ты поехал на эту неправую войну, зачем тебе это было надо? Таким я всегда отвечал: рот зашейте и молчите, чтобы я этого не слышал…

– А если говорить о материальном эквиваленте уважения? Насколько он возрос?

– Если говорить о материальном, то лучше бы у нас блокадникам, которые живут сегодня, дали не 5-6 тысяч рублей, а хотя бы 30. В Саратове сколько сегодня ветеранов Великой Отечественной? Я думаю, осталось немного. Дайте им квартиры, холодильники им набейте! Им раз в неделю приезжать, холодильник наполнить – больше ничего не надо. Неужели это так сложно для такой великой страны? Те баснословные деньги, которые тратятся у нас непонятно на что, взять и раздать бы героям войны и Афганистана. Вот это было бы дело.

– У нас в Саратове, в большом спальном районе, есть памятник воинам-интернационалистам. И сегодня по стечению обстоятельств он оказался зажат торговыми ларьками. И ларьки, и памятник стоят на частной территории. Насколько это нормальная ситуация?

– То, что памятник со всех сторон зажат ларьками, очень плохо. И не важно, чья это территория. Просто это очень плохо. Я хочу обратиться к саратовской власти и общественности и сказать, что ларьки вокруг таких памятников надо убирать. Это понятно даже ежику, для этого не надо быть семи пядей во лбу. Любой памятник должен иметь какую-то территорию, которая не связана с торговлей. Особенно памятник погибшим…

– Сейчас много говорят о патриотизме. Госдума разрабатывает законодательный проект о патриотическом воспитании молодежи. Как вам кажется, что должно сделать государство, чтобы патриотизм в людях был чувством естественным?

– Патриотизм нельзя насадить, его можно только воспитать. А это зависит от мамы с папой, от школы, от общества, а не только от власти. Можно сделать компьютерную игру с талалихинским тараном, чтобы ребята хоть знали, кто такой Талалихин. Можно делать компьютерные игры с нашими героями. Много чего можно делать. Кружки, например, вернуть в школы. Я не люблю определение военно-патриотические, просто нормальные пацанские какие-то кружки сделайте, какие у нас были в школах. В мое время мальчики занимались военным делом, девочки – кройкой и шитьем, у нас были разные ориентиры: у девочек – Гаганова, у нас – космонавты и хоккеисты. А сейчас у ребят Шрэк ориентир или кто?! Все это не только государственное дело, но и наше с вами. Если вы родите ребенка и у себя на дачном участке будете в праздники на флагштоке поднимать российский флаг, как это делают, кстати, во многих американских семьях со своим флагом, то у молодого человека появится к этому флагу соответствующее отношение. И не все надо просить у власти. Убрать ларьки от памятника – да, это от власти нужно требовать. А патриотизм воспитать в детях – это общее дело, а не только президента, премьер-министра или какой-нибудь администрации.

Подпишитесь на наши каналы в Telegram и Яндекс.Дзен: заходите - будет интересно